Максим Соколов
Декабрь уходящего 2016 года запомнится даже не потерями, хотя они очень тяжелы и – неловкое слово – знаковы. Ушли из жизни люди, бывшие гордостью и славой России.
Но мы живем в несовершенном и опасном мире. Такие несчастья, может быть, не столь символические, случались и прежде. Да и какой палец не укуси — все больно. Гибель пусть не столь славных людей, гибель незнаменитых обывателей – тоже трагедия.
Но этот черный декабрь запомнится прежде всего неприкрытым и публичным ликованием – и за границей, и в самой России – по поводу наших невосполнимых потерь. Такого уровня беснования, когда России говорилось: "Да умри, умри, наконец, проклятая страна", еще не было.
Nomina sunt odiosa (Имена нежелательны). Ссылок на тех, кто позволил глумиться над гибелью наших лучших людей, не будет. И те, кто возмущен отвратительным глумлением, и сами глумящиеся прекрасно понимают, кто и что имеется в виду.
Вопрос в том, что делать нормальным людям, считающим, что такое прямое беснование недопустимо и не может быть терпимо в стране, хоть сколько-нибудь озабоченной своим будущим.
Один способ, неоднократно уже испробованный (правда, особых успехов не принесший) заключается в том, чтобы не реагировать, отвечая на беснование презрительным молчанием. Опять же "человек имеет право". Если сам он не приложил руки к черному деянию, то он всего лишь реализовывал свою свободу слова. А то, что не нравится, так мало ли кому что не нравится. Понятие свободы слова придумано как раз для слов гнилых и негодных. Слово приятное не нуждается в защите. А благородное презрение – самое то.
Оно, возможно, и так. Но тут упускается из виду вот какая деталь. Презрение исключает прямую репрессию (тюрьма, лагерь, самое мягкое – непомерный штраф). Но оно отнюдь не предполагает дальнейшее кормление с рук. Понятно, что великодушие смягчает сердца, но если в ответ на очевидную агрессию следует ответ: "Хотите дочь мою просватать Дуню? // А я за то // Кредитными билетами отслюню // Вам тысяч сто" – это уже некоторый перебор.
Если вы желаете глумиться над горем нашей страны, что ж, либеральный закон пока вам это дозволяет, но вот еще и отслюнивать вам кредитными билетами приятную сумму – это извините. С обычаем "Самовластительный злодей! // Тебя, твой трон я ненавижу // И беспроцентный твой кредит // С приятной сладостию вижу" пора завязывать.
Позволившим себе ликование, остроумную иронию etc. по случаю гибели наших людей, должен быть перекрыт кислород. Ни одной казенной копейки, ни вообще какого-либо бонуса (даже нематериального) от казенных учреждений. Для России этих людей больше нет. От слова совсем. А за свой счет – ну, пускай беснуются.
Правильно это или неправильно, но благосостояние весьма многих людей и структур прямо или косвенно завязано на госбюджет. Опять же Nomina sunt odiosa. Все и так знают. В отношении открытых ненавистников России с этим делом пора кончать. В Древнем Риме это называлось "лишение огня и воды" (aquae et ignis interdictio). В Римской Республике эти меры были довольно суровы, сегодня можно гораздо мягче, но суть в принципе одна: если вы ненавидите это государство, так и не кормитесь с его рук. Тем более что мир велик, границы открыты, и вам, наверное, повезет найти более совершенную страну, которую можно и ненавидеть и получать от нее разные вкусные бонусы. У Бога чудес много.
Это что касается государства. Практика "Топору невозбранно давали рубить, а топор своего дорубится" обыкновенно кончается плохо. В новом году как раз будет сто лет одному такому скверному окончанию.
Но кроме государства, есть еще и гражданское общество. Так сложилась языковая практика в нашей стране, что, когда говорят "гражданское общество", по умолчанию предполагается большая или меньшая оппозиционность упоминаемых. Что, вообще говоря, не обязательно.
Если ненавистники России, так отличившиеся в нынешнем черном декабре, окажутся в положении лишенных огня и воды, если всякие контакты с ними будут прекращены из соображений минимальной брезгливости – значит, неравнодушные люди России продемонстрируют силу гражданского общества, о необходимости которого так долго говорили либералы.
