Когда Лев Натанович вернулся в гостиницу «Ритц-Карлтон», где размещался предвыборный штаб Креативной Партии Свободы Совести, вошел к себе, его смутил господствовавший в номере беспорядок. Красное плюшевое кресло лежало кверху куцыми ножками, обнаруживая непривлекательную джутовую изнанку. Бархатная скатерть с позументами съехала со стола. Даже картина «Явление Шехтмана народу» и та покосилась набок, потерявши в этом виде большую часть поучительности, которую вложил в нее художник Павленский. С балкона дул свежий московский ветер, передвигая разбросанные по кровати избирательские подписи. Между ними валялась железная коробка от вейпа «Хватит кормить Кавказ». На ковре, сцепившись и выбрасывая ноги, молча катались Коротченко и Катасонова.
Отец русской демократии брезгливо перешагнул через дерущихся и вышел на балкон. Внизу, на Тверской, безумно рассекали на гироскутерах хипстеры, поднимался пар вейперов, громко заявляли о своей ориентации веганы. По велодорожкам неслись на самокатах урбанисты. За поворотом громкою толпой брели ловцы покемонов..
Возвратившись в номер, Лев Щаранский увидел, что кандидаты в депутаты уже сидят друг против друга на полу и, устало отпихиваясь ладонями, бормочут: «А ты кто такой?»
– Не поделились? – спросил Лев Натанович, задергивая портьеру.
Коротченко и Катасонова быстро вскочили на ноги и принялись рассказывать. Каждый из них приписывал весь успех себе и чернил действия другого. Обидные для себя подробности они, не сговариваясь, опускали, приводя взамен их большое количество деталей, рисующих в выгодном свете их молодечество и расторопность в деле сбора подписей для выдвижения кандидатом в Госдуму.
– Ну, довольно, – молвил Щаранский, – не стучите лысиной по паркету. Картина битвы мне ясна. Вы, кажется, уже посчитали подписи? Сколько там? Ого! Десять тысяч! Зрелище для богов, как пишут наиболее умные передовики. Но не помешал ли я вам? Вы что-то делали тут на полу? Вы делили подписи? Продолжайте, продолжайте, я посмотрю.
– Я хотела честно, – сказала Катасонова, собирая подписи с кровати, – по справедливости. Всем поровну, по две с половиной тысячи.
И, разложив подписи на четыре одинаковые кучки, она скромно отошла в сторону, сказавши:
– Вам, мне, ему и Илье Белоусу.
– Очень хорошо, – заметил Щаранский. – А теперь пусть разделит Коротченко, у него, как видно, имеется особое мнение.
Оставшийся при особом мнении Коротченко принялся за дело с большим азартом. Наклонившись над кроватью, он шевелил толстыми губами, слюнявил пальцы и без конца переносил бумажки с подписями с места на место, будто раскладывал Большой Королевский пасьянс. После всех ухищрений на одеяле образовались три стопки: одна – большая, из чистых новеньких подписей, вторая – такая же, но из бумажек погрязнее, и третья – маленькая и совсем грязная.
– Нам с вами по четыре тысячи, – сказал он Льву Натановичу, – а Катасоновой две. Она и на две не наработала.
– А Белоус? – спросил Щаранский, в гневе закрывая глаза.
– За что же Белоусу? – завизжал Коротченко. – Это грабеж! Кто такой Белоус, чтобы с ним делиться! Я не знаю никакого патриота Белоуса!
– Все? – спросил брайтонский правозащитник.
– Все, – ответил Коротченко, не отводя глаз от пачки с чистыми бумажками. – Какой может быть в этот момент Белоус?
– А теперь буду делить я, – по-хозяйски сказал Лев Натанович Щаранский.
Он не спеша соединил кучки воедино, сложил подписи в железную коробочку, а коробочку засунул в карман белых джентльменских брюк с хипстерскими подвротами.
– Все эти подписи, – заключил он, – будут сейчас же переданы кандидату в депутаты Марии Бороновой. Вам нравится такой способ дележки?
– Нет, не нравится! – вырвалось у Коротченко.
– Бросьте шутить, Щаранский! – недовольно сказала Катасонова. – Надо разделить по справедливости.
– Этого не будет, – холодно сказал Лев Натанович. – И вообще, в этот полночный час я с вами шутить не собираюсь.
Коротченко всплеснул старческими лиловатыми ладонями. Он с ужасом посмотрел на брайтонского интеллигента, отошел в угол и затих. Изредка только сверкал оттуда золотой зуб телевизионного эксперта по всему.
У Катасоновой сразу сделалось мокрое, как бы сварившееся на солнце, лицо.
– Зачем же мы работали? – сказала она, отдуваясь. – Так нельзя. Это... Объясните…
– Вам, – вежливо сказал Щаранский, – любимой гражданской активистке НОДа, я могу повторить только то, что я говорил в трактире «Матрешка». Я чту томик Осипа Мандельштама. Я не нашистская поебота, а идейный борец за вашу и нашу свободу. В мои четыреста честных способов падения тоталитарных режимов подделка подписей не входит, как-то не укладывается. И потом мы прибыли сюда не за десятью тысячами подписей. Этих тысяч мне лично нужно по крайней мере пятьсот.
– Зачем же вы послали нас на улицы собирать подписи? – спросила Мария, остывая. – Мы старались...
– Иными словами, вы хотите спросить, известно ли достопочтенному светочу русской либеральной мысли, с какой целью он предпринял последнюю операцию? На это отвечу – да, известно. Дело в том...
В эту минуту в углу потух золотой зуб. Коротченко развернулся, опустил голову и с криком «А ты кто такой?» вне себя бросился на Льва Натановича. Не переменяя позы и даже не повернув головы, совестливый диссидент толчком собранного каучукового кулака вернул взбесившегося телеэксперта на прежнее место и продолжал:
– Дело в том, Маша, что жить надо не по лжи. И в Госдуме депутатом будет гораздо полезнее Баронова с целью демонтажа режима. Ну и гранты от Ходорковского для НОД не помешают. Отрежем кусочек финансирования от Навального. Ну и майдан на Манежке соберем «Путин все слил». А от тебя потребуются акции, перфомансы, пикеты и митинг-концерты.
– Правильно! – воскликнула Катасонова. – Замечательно!
В углу плакал Коротченко.
– Отдайте мне мои подписи, – шепелявил он, – я совсем бедный. Я год не был в «Жан-Жаке». Я старый. Меня девушки не любят.
– Обратитесь в Верховную Раду Украины, – сказал Щаранский. – Может быть, там вам помогут.
– Меня никто не любит, – продолжал Коротченко, содрогаясь.
– А за что вас любить? Таких, как вы, девушки не любят. Они любят молодых, длинноногих, политически грамотных. Таких как вы любит «Родина». А вы скоро отправитесь на вечерний эфир Пятого канала, к Соловьеву или Поварешка-ТВ. И будет в компании других экспертов и биржевых аналитиков обсуждать проблемы в Сирии, смену главного тренера Спартака и рецепт уральских пельменей для настоящих патриотов.
– Не говорите так! – закричал перепугавшийся Коротченко. –Вы не знаете Игоря Коротченко. Коротченко вас всех продаст и купит. Отдайте мои подписи!
– Вы лучше скажите, будете служить КПСС(щ) или нет ? Последний раз спрашиваю!
– Буду! – ответил Коротченко, утирая медленные стариковские слезы.
С уважением, Лев Щаранский.
Возвратившись в номер, Лев Щаранский увидел, что кандидаты в депутаты уже сидят друг против друга на полу и, устало отпихиваясь ладонями, бормочут: «А ты кто такой?»
– Не поделились? – спросил Лев Натанович, задергивая портьеру.
Коротченко и Катасонова быстро вскочили на ноги и принялись рассказывать. Каждый из них приписывал весь успех себе и чернил действия другого. Обидные для себя подробности они, не сговариваясь, опускали, приводя взамен их большое количество деталей, рисующих в выгодном свете их молодечество и расторопность в деле сбора подписей для выдвижения кандидатом в Госдуму.
– Ну, довольно, – молвил Щаранский, – не стучите лысиной по паркету. Картина битвы мне ясна. Вы, кажется, уже посчитали подписи? Сколько там? Ого! Десять тысяч! Зрелище для богов, как пишут наиболее умные передовики. Но не помешал ли я вам? Вы что-то делали тут на полу? Вы делили подписи? Продолжайте, продолжайте, я посмотрю.
– Я хотела честно, – сказала Катасонова, собирая подписи с кровати, – по справедливости. Всем поровну, по две с половиной тысячи.
И, разложив подписи на четыре одинаковые кучки, она скромно отошла в сторону, сказавши:
– Вам, мне, ему и Илье Белоусу.
– Очень хорошо, – заметил Щаранский. – А теперь пусть разделит Коротченко, у него, как видно, имеется особое мнение.
Оставшийся при особом мнении Коротченко принялся за дело с большим азартом. Наклонившись над кроватью, он шевелил толстыми губами, слюнявил пальцы и без конца переносил бумажки с подписями с места на место, будто раскладывал Большой Королевский пасьянс. После всех ухищрений на одеяле образовались три стопки: одна – большая, из чистых новеньких подписей, вторая – такая же, но из бумажек погрязнее, и третья – маленькая и совсем грязная.
– Нам с вами по четыре тысячи, – сказал он Льву Натановичу, – а Катасоновой две. Она и на две не наработала.
– А Белоус? – спросил Щаранский, в гневе закрывая глаза.
– За что же Белоусу? – завизжал Коротченко. – Это грабеж! Кто такой Белоус, чтобы с ним делиться! Я не знаю никакого патриота Белоуса!
– Все? – спросил брайтонский правозащитник.
– Все, – ответил Коротченко, не отводя глаз от пачки с чистыми бумажками. – Какой может быть в этот момент Белоус?
– А теперь буду делить я, – по-хозяйски сказал Лев Натанович Щаранский.
Он не спеша соединил кучки воедино, сложил подписи в железную коробочку, а коробочку засунул в карман белых джентльменских брюк с хипстерскими подвротами.
– Все эти подписи, – заключил он, – будут сейчас же переданы кандидату в депутаты Марии Бороновой. Вам нравится такой способ дележки?
– Нет, не нравится! – вырвалось у Коротченко.
– Бросьте шутить, Щаранский! – недовольно сказала Катасонова. – Надо разделить по справедливости.
– Этого не будет, – холодно сказал Лев Натанович. – И вообще, в этот полночный час я с вами шутить не собираюсь.
У Катасоновой сразу сделалось мокрое, как бы сварившееся на солнце, лицо.
– Зачем же мы работали? – сказала она, отдуваясь. – Так нельзя. Это... Объясните…
– Вам, – вежливо сказал Щаранский, – любимой гражданской активистке НОДа, я могу повторить только то, что я говорил в трактире «Матрешка». Я чту томик Осипа Мандельштама. Я не нашистская поебота, а идейный борец за вашу и нашу свободу. В мои четыреста честных способов падения тоталитарных режимов подделка подписей не входит, как-то не укладывается. И потом мы прибыли сюда не за десятью тысячами подписей. Этих тысяч мне лично нужно по крайней мере пятьсот.
– Зачем же вы послали нас на улицы собирать подписи? – спросила Мария, остывая. – Мы старались...
– Иными словами, вы хотите спросить, известно ли достопочтенному светочу русской либеральной мысли, с какой целью он предпринял последнюю операцию? На это отвечу – да, известно. Дело в том...
В эту минуту в углу потух золотой зуб. Коротченко развернулся, опустил голову и с криком «А ты кто такой?» вне себя бросился на Льва Натановича. Не переменяя позы и даже не повернув головы, совестливый диссидент толчком собранного каучукового кулака вернул взбесившегося телеэксперта на прежнее место и продолжал:
– Дело в том, Маша, что жить надо не по лжи. И в Госдуме депутатом будет гораздо полезнее Баронова с целью демонтажа режима. Ну и гранты от Ходорковского для НОД не помешают. Отрежем кусочек финансирования от Навального. Ну и майдан на Манежке соберем «Путин все слил». А от тебя потребуются акции, перфомансы, пикеты и митинг-концерты.
– Правильно! – воскликнула Катасонова. – Замечательно!
– Отдайте мне мои подписи, – шепелявил он, – я совсем бедный. Я год не был в «Жан-Жаке». Я старый. Меня девушки не любят.
– Обратитесь в Верховную Раду Украины, – сказал Щаранский. – Может быть, там вам помогут.
– Меня никто не любит, – продолжал Коротченко, содрогаясь.
– А за что вас любить? Таких, как вы, девушки не любят. Они любят молодых, длинноногих, политически грамотных. Таких как вы любит «Родина». А вы скоро отправитесь на вечерний эфир Пятого канала, к Соловьеву или Поварешка-ТВ. И будет в компании других экспертов и биржевых аналитиков обсуждать проблемы в Сирии, смену главного тренера Спартака и рецепт уральских пельменей для настоящих патриотов.
– Не говорите так! – закричал перепугавшийся Коротченко. –Вы не знаете Игоря Коротченко. Коротченко вас всех продаст и купит. Отдайте мои подписи!
– Вы лучше скажите, будете служить КПСС(щ) или нет ? Последний раз спрашиваю!
– Буду! – ответил Коротченко, утирая медленные стариковские слезы.
